Чайник вот-вот закипит на плите. «Ци-фи, ци-фи», — поет кенар на подоконнике.
Наталья подходит к окну. С десятого этажа ближе всего – облака. Бесформенные и светящиеся, они медленно плывут над Путиловкой, микрорайоном Донецка, прилегающим к разгромленному аэропорту.
Чайник закипает свистящей трелью из носика. Кенар подпевает ему. Сегодня утром он выдал довоенную программу – песню из пятнадцати колен. Несколько месяцев назад, вернувшись из Крыма, Наталья придумала примету: вот начнет Пиня исполнять довоенное, значит, быть в то день Добру. Пиня начал.
На самом горизонте, правее от подъемного крана, появляется черная тучка – сбивают беспилотник. Внизу за углом работает продуктовый магазин. Над ним – деревья с поломанными верхушками. Стекла в магазине меняли раз десять за год, а продавщиц на районе прозвали «камикадзе». Рядом шахта Засядько. До войны шахтеры, поднявшись из-под земли после смены, пили пиво возле «Босфора» – еще одного продуктового магазина. Теперь он не работает. На всю Путиловку продуктовых осталось три – со своей сменой камикадзе. И Путиловского рынка больше нет. На его месте – черное, разбитое и сгоревшее.
Наталья наливает чай в черно-желтую кружку. Садится за стол и поворачивается к окну. Черная тучка возле подъемного крана уже рассеялась. На столе – варенье, сахар и мед из Крыма. Наталья родилась в Ялте. Она знала всех продавцов Путиловского рынка в лицо, как знают родню или соседей. Во время бомбежки кто-то из них погиб. И Наталья, узнав об этом, вернулась.
– Отдавать долг городу, который меня принял двадцать лет назад, – говорит она.
Утром Наталья отвезла гуманитарную помощь в Октябрьский. Ее вишневого цвета машина проезжала по узким, тонущим в зелени улицам мимо заборов, заглянув в пробоины которых можно было увидеть весь двор. Мимо надписи на стене «Держись, Шахтер!». Мимо стариков, сидящих на скамейках у подъездов многоэтажных домов. Наталья передавала в морщинистые руки коробки с едой, таким образом возвращая долг своему городу.
…
Постороннему взгляду этого не заметить, но здесь, на Путиловке люди не разговаривают на улице по мобильным телефонам. Они присшиваются – летит или нет? Нормальный путиловец всегда на стреме, на улице задействован не только его слух, но и зрение: куда б упасть, если прилетит? Путиловец легко определяет, с каким знаком летит – с плюсом или минусом. Плюс – это входящий, минус – исходящий. И если разбить траекторию полета на колена, то в плюсе слышнее заключительные аккорды, а в минусе – вступительные. Если колена, то есть интервал между залпом и прилетом, коротки, значит, танки стоят близко к тому месту, где ты .
Огненные оркестры, как правило, разворачиваются над Путиловкой ближе к вечеру, и увертюрой становится гудение танка. Значит, он прогревается. Значит, он едет. Едет сюда – стрелять. Ни один путиловец не перепутает танк с «Градом». Даже дети с Путиловки знают, что уходит пакетом – тж-тж-тж, – а по небу в это время несутся огненные стрелы.
…В холле свалены пакеты с одеждой для нуждающихся. Стоят коробки с едой, купленной по оптовым ценам. В комнатах на кремовых стенах фотографии и сувениры из Крыма. На полках – веточки засушенной лаванды в вазочках и бутылках. «Лаванда» – так называется магазин белья, который Наталья только что открыла прямо на площади Ленина под Министерством угля. Его вывеска лавандового цвета. На столиках внутри – маленькие букеты лаванды. На вешалках разноцветные трусы и лифчики.
— С бельем мы влезли в нишу, которая освободилась в Донецке, когда началась война, – говорит Наталья. – Новое белье у дончанок через год войны закончилось. Через блокаду оно просачивается с трудом. А в Донецке остались женщины. Многие уехали, но настоящие остались. А настоящая женщина знает – после обстрела можно остаться без головы, но обязательно в красивых трусах… Первая поставка была очень сложной – из Киева в Артемовск, через блокпосты ВСУ, – продолжает она. – Трусы были распиханы по сумкам и переложены вещами. И тут… я отклеила этикетку и увидела, что белье производится в Луганске. А мы везли их из Киева! Я съездила в Луганск, оказалось, что цех по-прежнему работает. Вернулась оттуда с мешком труселей. Думала – как объяснять на блокпостах, что везу? У меня есть удостоверение гуманитарщика, но трусы – явно не гуманитарка. Но никто ничего не спрашивал.
| * * *
…Эта земля содрогается – снаряды летят из-за террикона и проносятся высоко над домом.
-Это – от нас, – произносит Аня. – Гаубица. Это наши первыми огрызаются, чтобы снаряды со Спартака не полетели в город.
-Вампиры проснулись, – флегматично замечает Саша. – Как вечер, у них сразу начинается.
-Это не страшно, – говорит Аня. – Страшнее будет, если ответка полетит в нас.
-Мы окна делали под заказ, – говорит Светлана, а дрожащие окна, закрашенные с той стороны темнотой, рябят отражающуюся в них семью и стол. – Мы очень любим природу и красоту. Но мы не нашли фасадных окон в Донецке. Нас спрашивали: «Зачем вам такие окна нужны?!» …Это упало сейчас? – прислушивается она к звуку за окном.
-Это прилет, – отвечает Аня.
-Я знаю, что со мной и с моими детьми ничего не случится, – говорит Светлана. – Этот дом смешан с нашей кровью и потом, мы тут пахали все. Сами вязали арматуру проволокой. И что я должна? Оставить свой дом, чтобы тут жил какой-то украинец? Хотя мы с Аней в паспорте тоже украинками записаны. А Саша с дочками – русскими. Значит, я должна бросить свой дом и убежать? — спрашивает она, и дом вздрагивает, словно испугавшись такой перспективы.
Снаружи приходит хлесткий и острый звук, кажется, будто кто-то огромный стегает землю плеткой.
-Девчонки, быстро под лестницу! – командует Саша. – Это рядом! Это рядом упало!
Сбоку лестница огорожена мешками с песком. Подвала в доме нет. Аня и Светлана садятся на пол, прислонившись спиной к несущей стене. Саша читает вслух сводки:
-На Артема попадание. Артема, 108, прилет. Это район областной травматологии. Университетская – 65, 75, 76. Прилеты. Тут написано, что минометы со Спартака и Авдеевки бахают. Попали в подстанции. Они пишут… – в голосе Саши слышится удивление, – они пишут, что объявлен отвод тяжелых вооружений! Это они… вооружения так отводят. Значит, танки совсем рядом стоят.
Отключается электричество. Дом погружается в полную тьму.
-Сюда не прилетит, сюда не прилетит, – повторяет Светлана, и ее слова мешаются с учащенным дыханием собаки…
…
Стена нагревается. Саша водит фонариком по противоположной стене. Белый луч натыкается на картину и, словно споткнувшись, останавливается. На черном фоне дома, слившегося с ночью, в белом пятне показывается фиолетовый ствол дерева, красный песок, белая нога девушки. Рерих: «Молчание. Тишина». Луч медленно скользит по черной вытянутой спине буйвола, и его движение совпадает с тихим свистом, который несется в сторону дома. Спина буйвола заканчивается, снаряд падает за домом. Луч останавливается на белой собаке, сидящей в противоположном углу картины. Сет, сидящий в ногах у Ани, вздрагивает. Фонарик гаснет. Приближается свист, и, кажется, что ему навстречу распахиваются сердца всех сидящих под лестницей.
-Ой-ой-ой, – говорит Аня. – Свистит. Это в нас летит.
Снаряд хлещет землю за домом.
-Пролетел, – в голосе Саши слышен тихий подъем. – Он мимо нас!
Свист. «Капец…» – слышится из-под лестницы. Падает за домом. Свист. «Капец…» Падает за домом.
-А в Париже мы еще не были, – после продолжительного молчания произносит Светлана. – А в Риме были. Еще когда училась в школе, так хотелось попасть в Колизей. Потрогать его стены. Мне кажется, они – живые. И эти стены живые, – говорит она о стенах своего дома, нас чувствуют. Все — живое. И цветы живые. Им тоже страшно. В этом году они выросли маленькими.
…
Орудия схлестываются с обеих сторон. На огромной скорости по дороге у дома проносится автобус, везущий шахтеров на смену.
-Если они и дальше будут так отводить орудия, – с иронией замечает Саша, – то скоро они со своими орудиями будут сидеть у нас в огороде. И это – очередной шаг к миру…
-А это в поля падает, в речку, – бубнит Аня. – А это – опять в нас летит. Что это?! Это опять сюда! …Капец.
-Даже Lifenews уже не пишет об обстрелах, – произносит Саша. – Им надоело. Никому это уже неинтересно. Следующий дом будем строить под землей…
-Я никогда не представляю себе тех, кто стреляет, – говорит Светлана, и в ее голосе слышнее надтреснутый хрип. – … Я думаю только о том, что страшно, что может прилететь. Ему просто нас нарисовали такими, и он думает, что действительно надо спасать от нас страну… Ближе?!
-Это в нас.
-Все, девочки, все… Мирные соглашения закончились.
Дом трясется. Дом дергается. Дом словно хочет убежать туда, где мирные соглашения еще в силе. Но его держит корень, крепкий от того, что он полит кровью и потом людей. И когда к середине ночи орудия не умолкают, а, наоборот, зайдя на второй круг, устраивают на земле невиданную свистопляску, из-под лестницы доносится голос Ани: «Если кто-то думает, что я должна бросить свой дом, то он ошибается! Мы не уйдем!» Она произносит эти слова спокойно и отчетливо, как будто желая, чтобы их услышал именно он – Дом.
23 июля 2015 г.(на основе реальных событий)
Комментарии закрыты.