«На золотом крыльце сидели
Царь, царевич,
Король, королевич,
Сапожник, портной.
Кто ты будешь такой?
Говори поскорей,
Не задерживай
Добрых и честных людей!» –
Всеволод Ростиславович, мысленно повторяя считалку, известную когда- то всей детворе его московского двора, задумался.
Вчера ему исполнилось ровно сто лет, стольник, как сейчас говорят. Его друзьям-товарищам в доме «Закат над озером» чуть – чуть поменьше. Ещё вчера по поводу солидного юбилея они все вместе задували свечи, потому что ему одному с его вечным бронхитом и одышкой сделать это было непросто. Потом гости ели торт и даже танцевали. А вечером он, юбиляр, уснул счастливым, как младенец. Сегодня же, почему-то проснувшись ни свет ни заря, он вспомнил давнее…
…Вот все они, дружная пятёрка, сидят во дворе под развесистыми липами. Двор от шумной мостовой отделяет соседний дом с аркой, но звуки улицы всё равно хорошо слышны и отсюда. Здесь кроме них никого, разве что появится время от времени какой-нибудь малыш со своей чопорной гувернанткой, или из распахнутых окон Лизиной квартиры донесётся музыка. Её отец, знаменитый пианист Сиверский репетирует! Сама Лиза во дворе среди друзей, без неё их посиделки трудно было бы представить! Здесь же среди завсегдатаев компании два брата- близнеца Пётр и Павел, сыновья юриста Гольдберга, и, само собой разумеется, лидер всех их детских игр и забав Максим Жданов. Ну, и сам он, Всеволод Ростиславович, тоже здесь. Уже в детстве за солидность и степенность, которые он перенял от отца, называли его по имени- отчеству, а когда возникал какой- нибудь разлад, обидно дразнили Севкой…
Всеволод Ростиславович взглянул на электронный календарь на столе: 10 октября 2000 –го года. Он родился век тому назад и заплатил за своё долголетие немалую цену…
Революция, развал страны, гражданская война, нэп, индустриализация, коллективизация, культурная революция, партийные чистки, во время которых с 1917 –го года упор делался на социальное происхождение, а потом уже на принадлежность к партии.
Ему, к этому времени закончившему гимназию и поступившему в университет, всё это пришлось познать самым непосредственным образом. Увлёкшись марксизмом, он стал его ярым сторонником, и спорам во дворе не было конца! Лишь Лиза с её умением всё и всех понимать могла примирить спорщиков.
Тогда же он впервые оказался на первой в своей жизни партийной чистке. Идеи люстрации достались советской власти в наследство от якобинцев и считались абсолютно неоспоримыми. Выходивший перед залом на сцену испытуемый должен был отвечать на актуальные вопросы. Но первым обычно задавали вопрос о происхождении. Непролетарии сразу же встречались с недоверием, и вопросов им задавалось больше. За него, тогда ещё неопытного партийца, заступился их вожак, у которого Всеволод брал книги. Тот взял слово и отрекомендовал начинающего как активного и вдумчивого товарища, которому по плечу любая общественная работа.
Чистки проходили везде: и на диспутах в аудиториях, и на фронтах… Всё ближе были германцы, всё острее проблема дезертирства и роста революционного сознания масс. Февральская революция смела Романовых, Октябрьская – Временное правительство Керенского. Заключённый противоборствующими сторонами Брестский мир проблем не убавил. Армии Корнилова и Алексеева, не сумев отстоять идею продолжения войны до победного конца – за кого уже было воевать? – отходили на юг, что и породило противостояние между так называемыми красными и белыми. И сторонников у белых оказалось немало. Вот и их двор, их пятёрка, все, кроме него, Всеволода, сочувствовали белому движению. И, когда появилась возможность, и близнецы, и Жданов оказались на Дону. Родители Лизы вывезли её в Малороссию, чтобы попробовать выехать из России через южные границы, а он, Сева, остался один без своих лучших друзей в не самое лучшее время…
На фронт пойти он не мог, у него были кошмарная миопия и астма, но он старался быть нужным и полезным здесь, на месте. Полувоенные будни, учёба и активная партийная жизнь не давали ему скучать. Митинги, политические театры- студии, ораторы на каждом углу, чтение книг, общение…
В какой-то момент он почувствовал, что это новое громко-общественное давит на него. Тогда он стал больше времени уделять учёбе. Но снова начались чистки, и снова нужно было отчитываться, объясняться, доказывая, что ты отличный товарищ и хороший партиец. Некий формализм затмил идею преоброазования мира, ради которой он, собственно, и пришёл в партию.
А потом вдруг среди сторонников нового принялись искать и находили скрытых врагов. И уже большевики боролись с меньшевиками и с эсерами. И кумиры вдруг оказались низвержены, и Троцкого выслали из страны, и началась борьба с троцкистами. А затем те, кто гнобил троцкистов, сами оказались в роли гнобимых, и уже шли процессы над Зиновьевым, Каменевым, Бухариным…
Теперь на чистках беспощадно отметали всех, кто бы ни стоял перед товарищами на сцене! Пятую часть партийцев «вычистили» в 1933-ем году! Как тогда Всеволод Ростиславович не пострадал из-за своего непролетарского происхождения, одному Богу известно!
Но и не быть членом партии было невозможно! Даже не делая карьеру, нужно было «быть, участвовать, состоять» и соглашаться с тем, что предлагали лидеры, иначе любого постигла бы судьба меньшевиков и эсеров …
……………….
Работая преподавателем, Всеволод Ростиславович ни с коллегами, ни со студиозусами о своих раздумьях говорить не мог. Жизнь научила его держать язык за зубами.
А вокруг происходили очень серьёзные события. Анализируя ситуацию в России и в Германии, он понимал, что два диктатора в одной Европе – это уже много! Значит, события могли быть самыми негативными! Остановить то, что зрело, набирая силу, казалось невозможным. Уехать от грядущей войны тоже было невозможно.
А внутри страны грохотали большие стройки, осваивали целину, строили заводы. И Всеволод Ростиславович решил уехать вглубь страны, надеясь, что учёт и контроль со стороны государства на периферии будут не такими строгими. Хотя везде существовали комсомольский, профсоюзный и партийный учёты! Сняться с учёта, встать на учёт… Можно было, конечно, «потерять» документы. Что, собственно, он однажды и сделал. И, вспомнив о старой двоюродной тётке, сестре своего отца, уже умершего к тому времени, он собрался и уехал в Сибирь.
Так начался новый этап в его жизни. Относительно благополучный, до поры, до времени… Семью из соображений безопасности он заводить не стал. Жил тихо и скромно в тёткином доме, после «утери» документов не вставал на партийный учёт, зато занимался своим делом. И ему было приятно слышать, когда кто-то тихонько говорил о нём « А наш сказал, что…».
Тем временем в центре, откуда он сбежал, шли процессы над лучшими из лучших, в том числе и над армейской элитой, обвинённой в предательстве. В результате к началу войны армия перед лицом новой напасти оказалась обезглавленной.
Война стала тяжёлым периодом и в жизни страны, и в его собственной жизни. Не было в тылу бомбёжек и разрушений, но были холод, голод, работа на военном заводе, комендантский час и суровые законы военного времени: чуть что – расстрел!
Но … выстояли, не сломались. Соседские семьи в домах объединялись, кто чем мог помогали друг другу…
А затем пришла великая Победа, и снова жить стало лучше. И он вернулся на своё место и стал преподавать. Отменили коменданский час, быт налаживался. И вдруг из центра пришли вести о процессах над врачами- убийцами.
– Чёрт бы побрал этого маньяка! – почти кричал Всеволод Ростиславович, оставаясь наедине. – Страсть искать врагов народа, даже если их нет!
Горько было сознавать, что его юношеские идеалы разбились о реальность, имя которой сталинизм. И тогда он замкнулся, стал ещё меньше общаться с людьми.
В тот период он всерьёз увлёкся живописью, и все его вербально невысказанные эмоции выплёскивались на холсты. И уже сибирские пейзажи и портреты тружеников сибирских можно было увидеть на его полотнах…
Совсем недавно в телепрограмме о реабелитированном в глазах общественности крыле белого движения он увидел сюжет о графине Суворовской. К своему удивлению он узнал на экране Лизу, старенькую, но по-прежнему тонкую и изящную, рассказывавшую корреспонденту о мытарствах семьи во время эмиграции, о своем замужестве, о детях и внуках. У Всеволода Ростиславовича в уголке глаз стало мокро. Детство, юность нагрянули вместе с Лизой в его постсоветское сегодня, которое он проводил в уютном пансионате, размышляя о своих личных сбывшихся и несбывшихся мечтах, и о том глобальном, что произошло за десятилетия в стране, и что могло бы осуществляться иначе.
– Завтракать, завтракать, – в комнату к нему заглянула милая работница Леночка. – Завтракать и на прогулку! День хороший, – добавила она, испытывавшая особый пиетет по отношению к старику- живописцу.
– Ну, что ж, завтракать, так завтракать, на прогулку, так на прогулку!
И Всеволод Ростиславович, понимая, что Бог подарил ему ещё один хороший день, шагнул в него с верой и надеждой в лучшее.
28 02 2022- 3 03 2022
Клайпеда
Комментарии закрыты.