…Ещё один порыв ветра. Забавно, это напомнило мне о дедушке. Возможно, его холодное поведение. Или его ледяное чувство юмора. Я вспомнил один конкретный охотничий уик-энд много лет назад. Приятель, просто пытаясь завязать разговор, спросил дедушку, что он думает о моей новой бороде, которая вызывала беспокойство в семье и споры в прессе. Следует ли королеве заставить принца Гарри побриться? Дедушка посмотрел на моего приятеля, на мою бороду и расплылся в дьявольской ухмылке. ЭТО не борода!
Все засмеялись. С бородой или без бороды, вот в чём вопрос, но пусть дедушка требует большей бороды. Пусть отрастёт роскошная щетина кровавого викинга!
Я подумал о глубоком убеждении дедушки, о его многочисленных увлечениях — вождении экипажа, приготовлении барбекю, стрельбе, еде, пиве. То, как он воспринимал жизнь. Это было у него общее с мамой. Может быть, именно поэтому он был таким её фанатом. Задолго до того, как она стала принцессой Дианой, когда она была просто Дианой Спенсер, воспитательницей детского сада, тайной подругой принца Чарльза, дедушка был её самым громким защитником. Некоторые говорили, что он на самом деле был посредником в браке моих родителей. Если это так, то можно было бы сказать, что дедушка был первопричиной моего появления на свет. Если бы не он, меня бы здесь не было.
Как и моего старшего брата…
Я скучал по маме каждый день, но в тот день, на пороге той нервной встречи во Фрогморе, я обнаружил, что тоскую по ней, и я не мог точно сказать почему. Как и многое о ней, это было трудно выразить словами.
Хотя мама была принцессой, названной в честь богини, оба эти термина всегда казались слабыми, неадекватными. Люди обычно сравнивали её со святыми, от Нельсона Манделы до матери Терезы и Жанны д’Арк, но каждое такое сравнение, хотя и возвышенное и любящее, также казалось неуместным. Самая узнаваемая женщина на планете, одна из самых любимых, мама была просто неописуема, это была чистая правда. И всё же… как мог кто-то, находящийся так далеко за пределами повседневного языка, оставаться таким реальным, так ощутимо присутствующим, таким изысканно ярким в моем сознании? Как такое было возможно, что я мог видеть её, также ясно, как лебедя, скользящего ко мне по озеру цвета индиго? Как я мог по-прежнему слышать её смех, громкий, как пение птиц на голых деревьях? Было так много всего, чего я не помнил, потому что был так молод, когда она умерла, но самым большим чудом было то, что я сделал. Её обезоруживающая улыбка, её ранимые глаза, её детская любовь к фильмам и музыке, одежде и сладостям — и к нам. О, как она любила брата и меня. Одержимо, как она однажды призналась в интервью.
Что ж, мамочка…
Комментарии закрыты.