Йозас Шикшнялис Знамение, которого ожидал

Перевод Сергея Исаева

Утро как везде: за окном чирикают воробьи; грязная и оранжевая страшила-дворничиха с падающим на глаза бай­ковым платком и обслюнявленным окурком в углу’ губ упорно скребёт метёлкой замусоренный тротуар. Всё в том же месте – под самым моим окном. Самые старательные, широко зева­ющие и протирающие сонные глаза, спешат на работу или к другой известной им цели. Солнце из всех сил пытается про­бить броню серых облаков.

Природа не посылает никаких знамений, которые под­твердили бы, что сегодня случится то, чего я так ждал долгие годы, бессонными ночами видел на экранах закрытых век и ожидал. Прилежно собирал материалы, исследовал все до­роги, ведущие к цели, каждую улочку, каждый дом – увы! – каждый тёсаный уличный камень, планировал каждый шаг. Не хватает силы и истины в себе – следует думать и о путях отступления или о непредвиденных обстоятельствах.

Кажется, всё сформировано, сложено на полки с разноц­ветными приписками, но было бы куда спокойнее, если бы природа особенным знамением благословила мой выбор.

Завтрак ем коренными зубами и последний кусок в гор­ле не застревает, хоть в туалете плещет струя с силой горного водопада; на столе – вода в позеленевшем графине, рядом – стакан с обгрызенными краями, из которого живший до меня постоялец гостиницы смаковал нечто особенное. Тараканов, блох и другой живности не видно. Жаль, мудрецы древности любили по ним гадать. На стене медведи Шишкина в засижен­ной мухами раме ползают по стволам деревьев, как и в детстве на конфетных обёртках.

Непонятное течение времени замирает – осознаю это, услы­шав по трещащей радиоточке нудным голосом зачитанные но­вости. Пока я спал, в этом лучшем из миров, похоже, ничего не произошло: вместе со мной отдыхали и крутые политики; меж­ду своих бомб, ракет и пушек спокойно себе дули в ус завсегда жаждущие крови генералы; беспечно дремали террористы всех мастей; посапывает даже Сицилийская мафия, положив под голову могущественные щупальца; лишь фабрики, заводы и друтие сконструированные крепостным для пана из сказки ме­ханизмы по продлению дня стабильно выполняли план, но об этом было сказано словно между прочим, поэтому суть не ме­нялась. Даже прогноз погоды не показывал течения времени: «непостоянная облачность без особых осадков…» Как и вчера.

Подозрение вызывает лишь дежурная гостиницы, когда, спу­стившись по протёртым до дыр покрывающим лестницу коврам, прохожу мимо неё, будто бы надев шапку-невидимку – стеклян­ный взгляд пронизывает насквозь и ни одна мышца или друтой орган поблёкшего лица не выдаёт, что женщина меня видит.

Хотя вряд ли похоже это на знамение…

До мелочей вызубренным маршрутом медленно топаю к цели. Никто не гонится, никто и не следит – только встречные будто сговорившись отводят глаза в сторону. Словно от прока­жённого? Или осуждённого? – внезапно думаю. А может это – знамение, которого ожидал. Вряд ли! Вернее всего – проявления надоедающих будней. Друтое дело, если довелось бы встретить духовного, не смирившегося с неизбежной судьбой человека.

Приближаюсь к железнодорожному мосту, который поко­ится на выдержавших века металлических подпорках, пере­крытыми прохудившимися досками. Глазея под ноги, чтобы не утодить в щель, успеваю заметить с вышины моста открыв­шийся соцреалистический пейзаж: из чёрных труб подни­маются небо разъедающие клубы дыма, сияют струны начи­щенных рельсов, по которым туда-сюда снуют маневренные паровозы. Доски трещат под ногами. Убеждаю себя, что это не подмостки эшафота – но и не триумфа.

Подхожу к перекрёстку, такому милому и защищённому; кажется, вся жизнь тут пробежит, слепо выполняя волю без­жалостного светофора. Красный свет будет знамением, думаю себе, но, подняв голову, вижу все три неживых глаза. Некому регулировать мою волю – иди, куща хочешь, лишь не забудь осматриваться…

Тёсаные камни мостовой, отглаженные гусеницами танков и тракторов, почиют под неровно залитым асфальтом и только в выбитых местах застенчиво показывают до блеска натёртые спины.

Путанные улочки ныне одеты в современную одежду, ко­торая, по сравнению с прошлой, похожа на нарисованный павлиний хвост: запылённые, потемневшие силикатные кирпичи, треснувшие блоки; местами, лишь бы подальше от улиц, во дворах спрятались точно пристыженные постройки из красного кирпича. Для меня они – словно цветы в хаосе силиката и бетона. А может, мусорки?

Лабиринт улочек заканчивается – приближаюсь к цели. Силь­но зажмуриваюсь, желая на экранах век увидеть столь жданную и много раз виденную картину. Удаётся не сразу – застилает серая, нечистая будничность, а может, страх отчаяться от неудачи?

Это занимает мгновение, а может, вечность – время пере­стаёт существовать.

И внезапно я зрю её во всей красе – с поддерживающим небеса шпилем башни, контрофорсами, карнизами, апсиде- мами, с арочным порталом, дверями из почерневшего резно­го дуба, кованными металлическими украшениями. Сейчас коснусь их рукой.

Неожиданно кто-то толкает в спину; чуть не падаю, но не от­крывая глаз иду вперёд, словно слепой с вытянутыми перед собою руками, сопровождаемый вслед многоэтажным русским матом.

Наконец-то! – понимаю, чувствуя ноздрями тепло нака­лённых на Солнце красных кирпичных стен и с силой толкаю тяжёлые дубовые с необычными письменами двери, которые беззвучно распахиваются, поскольку моя рука рассекает воз­дух. Шагаю внутрь, спотыкаясь о железяки, пустые консерв­ные банки, раздавливая осколки стекла… Вместо дышащего серьёзностью святилища прохлады в нос ударяет вонь.

Замираю, словно в столбняке, и медленно поднимаю веки, стирая вид Собора.

Стою внутри неё, открывшейся небу под лавиной огня и металла, беспощадной силы разрушения.

Не давит лес грациозных колонн, высоких куполов, по­скольку над головой – чистое небо, в котором крутами кружит белая птица.

Словно чудесное знамение, которого ожидал.

 

.